Интeрвью aртистa — o сeмьe, друзьяx, прeдaтeльствe и вeчныx цeннoстяx
Гoвoрят, искусствo жить пoдвлaстнo нe всeм. Бoльшинствo из нaс прoживaют жизнь мимo, дaжe нe пoдoзрeвaя oб этoм. Лeoнид Ярмoльник этим искусствoм влaдeeт в сoвeршeнствe, нo признaeт, чтo нужнa рaбoтa нaд сoбoй. Нe пoтeрять друзeй, сoxрaнить любoвь, увaжaть сeбя — вoт нaстoящиe цeннoсти, кoтoрыми стoит дoрoжить. Сeйчaс Лeoнид Исaaкoвич признaeтся, чтo глaвный интeрeс в жизни — этo eгo внук Пeтя, кoтoрoму ужe пoчти двa гoдa.
— Лeoнид, вы служили в лeгeндaрнoй Тaгaнкe. Кaк вы думaeтe, вeрнeтся ли кoгдa-нибудь тaкoй пo смыслу тeaтр, будeт ли вoстрeбoвaн oбщeствoм и врeмeнeм?
— Нeт-нeт. Тeaтр нa Тaгaнкe ужe нe пoвтoрится, кoгдa тoлпa у кaсс, oчeрeди зa билeтaми пo нoчaм. Удивитeльнoe былo врeмя. С oднoй стoрoны, Тeaтр нa Тaгaнкe, и тaм мoжнo былo услышaть тo, чтo мнoгиe из нaс xoтeли услышaть. A с другoй стoрoны, кaк тeпeрь oбъяснить дeтям, чтo нe тoлькo дуxoвнaя пищa — билeты в Бoльшoй, нa Тaгaнку, в «Сoврeмeнник», книги — былa в дeфицитe, a и кoлбaсa? Вooбщe-тo врeмя былo стрaннoe, и oщущeниe тaкoe, будтo и нe сo мнoй. Я нe пoнимaю тeпeрь, кaк «пo блaту», a нe в супeрмaркeтe я сaм пoкупaл, мнe выдaвaли кoлбaсу, сыр, бaнaны? Кaжeтся, этo из чужoй кaкoй-тo жизни. Я для мaлeнькoй дочки брал бананы. Апельсины, колбаса, гречка, спагетти югославские — все было дефицитом. Помню, Олег Иванович Янковский обожал эти спагетти… Конечно, все ушло, и сожалеть об этом не надо. Может быть, оттого, что был Театр на Таганке, что-то происходило в обществе и привело к переменам. А теперь мне скучно интересоваться тем, что происходит, потому что у меня ощущение, что многие вещи подменяются. Эти бесконечные вопли про национальную идею и патриотизм. Я с годами понял, что патриотизм заключен в совершенно простых вещах. Это твой кусочек земли, твоя школа, родители, жена, дети, собаки, если хотите. И друзья, безусловно. Друзей я поставил бы на первое место. Семья, работа, взгляды, увлечения — все это может меняться, и только друзья дают тебе уверенность в том, что ты делаешь правильно, а что нет. Потому что только они могут сказать тебе: «Ты — идиот». Самое главное в моей жизни теперь — мой внук. Я уже был морально готов к его рождению. Больше всего мне интересен он.
— Вы, пожалуй, один из первых советских артистов, кто получил популярность телевизионную. Рано вы ее получили и много сделали для телевидения.
— Наоборот, телевидение многое сделало для меня. Телевизор — самая простая вещь, чтобы максимально быстро получить зрительский приговор: либо тебя принимают, либо не любят. Я не хочу показаться очень искушенным, но, что касается популярности, любой артист соврет, если скажет, что это его не волнует. В семидесятые-восьмидесятые мы очень любили сниматься в «Кинопанораме», «Новогодних огоньках», телеспектаклях. Тогда было, кажется, всего два канала, поэтому тебя видела многомиллионная аудитория, практически каждый второй или третий житель СССР. Я не помню, в какой именно день пришла ко мне популярность.
Фото: личный архив Леонида Ярмольника
— У вас были одержимые поклонницы, которые дежурили в подъезде?
— Нет. А когда в восьмидесятые годы появилось понятие «секс-символ», меня это, слава богу, миновало. Меня, наверное, любили тайно. (Смеется.) Но всегда были и есть сумасшедшие девчонки, которые тебя обожают, и ты не понимаешь, за что. Раньше мне говорили: «Можно с вами сфотографироваться?» А теперь говорят: «Леонид, ради бога, можно с вами сфотографироваться, моя мама вас так любит!» Осталось немного подождать, лет пять-шесть, и скажут: «Моя бабушка вас так любит!» (Смеется.)
— А как вышло, что, часто появляясь на телеэкране, вы, скажем так, «не замылились»?
— Однажды вышел очень большой спор. До драки, правда, не дошло. Янковский и Листьев сцепились у меня на даче. А я был между ними как реквизит. Олег Иванович считал, что я, уходя на телевидение в постоянную программу, прощаюсь с профессией артиста. Это были девяностые годы. Не было ни кино, ни театра. В кинотеатрах открывались автосалоны и мебельные магазины. Для меня единственной отдушиной в те годы стала работа с Владом Листьевым, непревзойденным, гениальным тележурналистом. Именно тогда я понял, что телевидением можно заниматься серьезно. Влад был убежден, что я уже настолько известен, что это меня не «запечатает». А Олег считал наоборот. И в этом была своя правда: телевидение приносит широкую популярность и одновременно может отрезать дорогу назад. Например, мой многолетний друг Юра Николаев играл в Театре имени Пушкина, снимался в кино, но все его знают и любят как ведущего популярнейших телепрограмм «Утренняя почта» и «Утренняя звезда». Так же и с Леней Якубовичем. Леня впервые снялся в моей первой продюсерской картине «Московские каникулы» и заразился кино. Но, что бы он ни играл в дальнейшем, прежде всего его воспринимают как ведущего программы «Поле чудес», которой он отдал уже четверть века, если не больше.
Культовый фильм «Тот самый Мюнхгаузен» завоевал огромную любовь телезрителейКадр из фильма «Тот самый Мюнхгаузен»
— В девяностые годы у вас было ощущение, что земля уходит из-под ног, или вы успели в советское время сделать некий задел в профессии?
— У меня были к тому времени фильмы, еще с конца семидесятых. «Тот самый Мюнхгаузен» (не без труда Захаров взял меня на роль, но за меня боролись Сашка Абдулов, Олег и Инна Чурикова) и фильм «Сыщик». Роль небольшая, но меня тогда цитировала вся страна: «А я говорю: не рычи!» — «Да пошел ты, козел!» Фильмов у меня много. И недавно была премьера «Ночных стражей». Это для меня новый жанр, блокбастер. Я играю полицейского старой закалки, а молодого героя — внук Олега Ваня Янковский. В большой степени я согласился сниматься и вошел в этот проект еще и как сопродюсер из-за Ваньки, потому что он для меня — сказочная реинкарнация Олега Ивановича. Он очень похож на деда не только внешне, а и манерой, интонацией. И мне кажется, талантлив, как его дед.
— И в сериалах вы не «замылились»…
— Сценарии мне присылают каждую неделю. Я не против сериалов, это новая жизнь. У нас есть штук десять отличных сериалов — «Ликвидация», «Оттепель», например. Остальное — серпантин, и я уже не различаю ни фамилий, ни лиц актеров. Но чем-то надо заполнять телевизионное пространство. Ругать-то проще всего. Но я, как видите, не сильно мелькаю там, поскольку для меня остается главным некий месседж. Береги честь смолоду, что называется. Олег Иванович меня этому научил. Может быть, я не всегда это правило соблюдал, но всегда про него помню, знаю. И чем старше становлюсь (особенно теперь, когда друга нет уже столько лет), тем больше понимаю, что это, может, и есть самое главное, что я запомнил для профессии. Саша и Олег были очень разные. Сашка любил, когда работы много, и не очень разбирался. Но у него был имидж такой, ему это шло. Сашка легкий был очень. А Олег совершенно другой. Мне всегда хотелось быть как Абдулов, но равнялся я на Янковского.
«Московские каникулы» – первый продюсерский опыт Ярмольника оказался удачнымКадр из фильма «Московские каникулы»
— Вы четырнадцать лет снимались у Германа «Трудно быть богом», потом года два непрерывно давали на эту тему интервью. А что дальше, какую планку себе ставите?
— Это все равно что я решу в семьдесят пять вырезать аппендицит, не раньше, и где-то в восемьдесят два начать принимать таблетки от давления. Ну какие я могу себе планки ставить? Я в этом смысле попроще: на любое предложение, с которым ко мне обращаются, реагирую с точки зрения собственного интереса. Например, летом я был в Юрмале с внуком. Приезжал туда Миша Барышников, с которым мы давно дружим, с моноспектаклем «Письмо Человеку». Мы два раза ходили на его спектакль, он был у нас в гостях, но дело не в этом: когда он уехал, буквально на следующий день мне позвонил ассистент известного рижского режиссера Евгения Пашкевича и сказал, что тот предлагает мне у него сниматься. Такие совпадения бывают, но не часто. В течение двух дней я, прочитав сценарий, принял решение, что сниматься буду. Потому что такого я никогда еще не делал. Это арт-хаус.
— Я люблю вас в фильме Валерия Огородникова «Барак». Этот фильм открыл вас по-новому, что вы не только комедийный или романтический актер, а еще и драматический, даже трагический.
— Я насладился этим у Германа. Сколько у меня картин — сто тридцать или сто сорок, но если лет через пятьдесят кто-то и вспомнит что-то из того, что я делал, это будет «Трудно быть богом», потому что это кино вечное. «Барак» — одна из любимейших моих картин. Это пятидесятые годы, когда я родился, жизнь моих родителей.
Дочь Ярмольника, Александра, талантливый дизайнер и художник по стеклуКирилл Искольдский
— Вы получили тогда Государственную премию. В денежном выражении она была ощутимой?
— Мы в тот же вечер ее пропили. Приехала «Машина времени», и у меня на даче в беседке мы и пили. Премию получили на десятерых, примерно тридцать тысяч долларов. А доллар тогда стоил в районе двадцати рублей. Это не так много, поэтому с хорошей компанией, человек в пятнадцать, можно прокутить.
— Ваш театральный проект «С Наступающим!», который шел в «Современнике», вы возобновили. Но уже не там…
— Да. Так сложилось с театром и с моим партнером Сергеем Гармашем. Мы расстались. Я всю жизнь жил самостоятельно и своим умом, и мне говорили «спасибо». А с «Современником» получилось так, что я сделал все так же, как всегда, а театр воспринял это по-своему. Спектакль шел три с половиной года, зал битком. Я был еще и продюсером. Друзья дали мне денег, которые мы вложили в проект. И поскольку проект оказался успешным, я посчитал справедливым, чтобы театр что-то отчислял спонсорам. И отдал им деньги. Для того чтобы через какое-то время снова предложить этим людям сделать что-то вместе. Однако театр решил, что это недопустимо. У наших театров менталитет таков, что они не приучены возвращать деньги, считая их благотворительностью. А Сергей почему-то подумал, что я эти деньги вообще присвоил. Подобного подозрения после нашей многолетней дружбы мне было достаточно, чтобы решить, сколько еще я должен сыграть спектаклей, чтобы закрыть проект. Ну, а потом многие из моего окружения удивились: «Как, такой спектакль закрыть?! Такая пьеса современная». Года полтора меня в этом убеждали, и я решил начать все заново. Случайно встретившись с моим старым другом Колей Фоменко, показал ему пьесу. Она ему понравилась, и мы сделали еще лучше! Саша Боровский создал новые декорации. Мы играем два-три раза в месяц. Много гастрольных предложений: в Германию, в Израиль, в Штаты.
Внук Петя – главная дедушкина радостьФото: личный архив Леонида Ярмольника
— Кстати, а что это за история, когда вас Вадим Мулерман пригласил в Америку на гастроли? Это были какие-то корпоративы?
— Не-ет, тогда, в конце восьмидесятых, еще и слова такого не было. Мы — Абдулов, я и Макаревич — стали первопроходцами. Эти гастроли, так сказать, первый блин комом. Мы много тогда объехали: и Филадельфию, и Лос-Анджелес, и Торонто, и Нью-Йорк, и Чикаго.
— Заработали что-нибудь?
— По тем временам — дикие деньги. Но все потратили на курточки, ботиночки, джинсики. Наше выступление стоило тысячу долларов. Сто уходило администратору, и по триста мы получали. Выступлений было около двадцати.
— На одном из них вы почему-то стали раздавать деньги обратно зрителям. Погорячились?
— Нет, не погорячился. Концерт проходил в еврейской школе для наших эмигрантов. Рекламы никакой не было, повесили объявление на дверях школы. Но при этом вышла большая статья в «Русском слове» с нашими фотографиями и называлась «Три артиста — три веселых друга». Саша рассказывал о «Ленкоме», о Достоевском и о дружбе США и СССР. Андрюша пел, а потом я выходил и читал Жванецкого. А деньги я вернул потому, что когда Андрюша спел свою лучшую песню и хотел начать вторую, какая-то женщина с места выступила: «Скажите, Андррэй, что-нибудь новэнькое у вас есть?» И Андрюша потерял дар речи. Он не знал, как на это амикошонство и хамство реагировать. Я бы тоже, наверное, растерялся. Я вышел и сказал: «Мы к вам приехали и с удовольствием делаем то, что умеем». И тут вторая фраза этой женщины: «Мы, мэжду прочим, заплатили по девять с половиной долларов!» А их было всего человек двадцать. Я говорю: «Я деньги сейчас верну». И раздал их.
В картине «Ночные стражи» Леонид Ярмольник снимался с Иваном Янковским, которого считает «сказочной реинкарнацией деда»Фото: материалы пресс-служб
— Вы были одним из первых, кто поселился за городом. Откуда вы знали, как строить дом?
— Я не знал. Первый дом я построил в 1989 году. Родилась дочка, и мы каждое лето снимали две комнаты в деревенском доме в Барвихе. У меня уже были «Жигули». Однажды лежу на раскладушке, а жена говорит: «Вот ты лежишь, а лучше посмотрел, может, где-нибудь домик продается». Я через сорок минут вернулся. Отъехал от Барвихи три километра в деревню Подушкино и сразу нашел людей, которые продавали дом. Он стоил пятнадцать тысяч рублей. Очень дорого. За эти деньги можно было в Южном Порту купить новые «Жигули». Но зарабатывал я хорошо, и мы оформили вскоре купчую.
— Дом-то был зимний?
— Да какое там! Халабуда. Участок соток пятнадцать или восемнадцать, земля дорогая — вот и все. Мы его снесли. Новый дом я строил так: фундамент возвести, допустим, стоило двадцать тысяч. Я находил себе работу на двадцать тысяч. И так далее. Девять месяцев шла стройка. Этот дом я потом сдавал французской нефтяной компании за очень прилич-ные деньги. А через два года купил еще участок в конце деревни и построил там дом. Мы жили в нем буквально до позапрошлого года. Люди, которые продавали участки, приходили ко мне, потому что знали, что я их не обману. Так я приобрел еще несколько участков, которые мы использовали как сад. Саша вышла замуж, и мы построили в саду новый дом. А первый дом в свое время у меня купил Макаревич. Второй тоже отошел друзьям.
— Вы умеете собирать вокруг себя друзей. Это дар божий, это, как говорится, в магазине не купишь. Наверное, с детства были таким?
— Да, я был компанейским. Я этого объяснить не могу. К папе с мамой вопрос. Думаю, это мой характер и плюс Ксюшин. Мы очень любим и дорожим нашими друзьями. В начале нашего разговора я не зря сказал, что друзей поставил бы на первое место. И в нашем доме, хотя в свое время у нас была только комната в коммуналке, всегда собиралась компания. Потом появилась первая квартира на Трубной, где родилась Саша… Самое страшное в дружеских отношениях — предательство. И, наверное, я очень везучий: у меня такого не было. Может, один или два случая. И то предавали меня эти люди под давлением обстоятельств, не по злобе. А вообще, мы дружим так, что разлучить нас может только смерть.
Ярмольника знают и как телеведущего. Уже несколько лет он член жюри популярного шоу «Точь-в -точь»Фото: материалы пресс-служб
— Вы с Оксаной совпадаете в отношении к людям. А в чем она вас как женщина, как жена изменила?
— Без нее я был бы другим человеком. Оксана — мое ОТК, мой контроль во всех отношениях, мои знания, требовательность по отношению к себе. Это человек, благодаря которому я никогда не зазнавался и не зазнаюсь. Все, что я делаю, решаю в два голоса. Жена талантливее меня с точки зрения знания жизни. Я иногда плохо поступаю, бываю неадекватен, она всегда умеет объяснить мне, почему я неправ. Ксюша в шесть лет осталась без мамы, потом умер отец, она рано стала самостоятельной.
— Вы совпадаете с ней еще и в любви к животным. У вас всегда собаки. А живы еще Аполлон и Купидон?
— Нет. Не могу смириться с тем, что собаки живут так мало. Сейчас у нас скотч-терьер Соломон, кроличья такса Зося и дворняга Дуся, которую дочка подобрала у метро.
— А как живут в Америке ваши родные — мама и сестра Люся?
— Сестра работает в социальной сфере, мама на пенсии. Все наши родственники разъехались по миру из-за национального вопроса. Мои родители долго колебались и уехали последними. Они жили во Львове. Я остался потому, что здесь мой зритель.
— Внуку Пете год и девять месяцев. Как справляетесь?
— Мы с Ксюшей получаем удовольствие и занимаемся с ним ровно столько, сколько хватает сил, здоровья и времени. Он уже говорит «мама», «папа». Себя называет Патя. Буква «е» пока не дается. Меня последним назвал: «дада». Первое и любимое слово — «все». Поест и скажет: «Все!» Что-то упало — «все!» Лег спать — «все!» Конечно, мне не двадцать лет, и с ним устаешь. Он норовит все время куда-то влезть, что-то открыть, схватить. Но мой график жизни переделан теперь по возможности под Петю.
интервью, леонид ярмольник
